Собрание собственников

Жизнь мирно протекала в кипрском посёлке имени Афродиты. По утрам чирикали птички. Коты объединялись в банды, а потом на стрелках выясняли — кому достанется территория у самых сердобольных хозяев, а кому у помойки. Владельцы недвижимости начищали до блеска свои аккаунты в Airbnb и ждали приближения высокого сезона. Сезона, когда из-за жары днём городок будет вымирать, а море успокоится и перестанет биться в истерике о волнорезы, вследствие чего в воде появятся стайки детишек, а пьяные русские косяками поплывут за буйки...

Дороги детства

— Я помню себя с трёхлетнего возраста...

— А я вообще с двух лет.

Друзья соревновались за самые ранние воспоминания. А я понимал, что не помню себя в детстве... Не то, чтобы вообще не помню. Я не помню зиму. Помню только лето и тот момент, когда это лето детства закончилось.

Спартакиада зубника. Или жизнь Спартака

— Раньше же я как волчара бегал! Ни одной юбки не пропускал. А сейчас?.. — говорит Спартак — крепкий мужчина шестидесяти лет.

— Компьютер завис — рентген не могу сделать. Пойдём покурим, — Спартак — стоматолог мечты. Он и посередине лечения может предложить перекур на своём балкончике — путь к которому через коридорчик с стеллажом. На полках советские книжки о стоматологии с новомодными журналами...

Райское место

Вдали яхты, ближе к берегу рассекали море на водных лыжах и мотоциклах туристы. На мелководье плескались дети, которых можно было рассмотреть из беленького домика на склоне. До домика доносился смех отдыхающих, визги детей и рокот двигателей. Недвижимость в этом районе немудряще назвали «Райское место». И в этом райском месте немолодая пара обсуждала планы на день:

История про клаббера-программиста, кинезиолога-кибернетика и писателя-инвестбанкира

— Мне надо самоопределиться! — стартовал с банальности наш собеседник. Мы с Илюхой испытали боль зубовную. Из глубин памяти поднимались тени бизнесменов, потерявших жизнь в попытках самоопределиться, а точнее — навесить на себя ярлык. Наш визави тем временем метал на стол имена великих:

— Нассим Талеб — это второй писатель после Николая Мохова (у Николая Мохова ЧСВ растёт будто курс биткойна на ажиотаже), Джон (ну конечно же Гриндер, сооснователь НЛП), Кастанеда (естественно собеседник практиковал тенсегрити)...

А дальше повесть он свою излагал. И повесть его опровергала теории многих уважаемых авторов, в том числе и упомянутых. Я б эту повесть пером записал, бумагу свернул б и в бутылку вложил, на яхте б в море вышел и закинул в воды глубокие. Но нет у меня яхты, нет и пера, посему читайте буквы электронные...

Ордынка

Пишу иногда рассказ, а потом возникает желание что-то улучшить в нём, где-то сгладить, убрать повторы и стилистические ошибки... Проходит время и перечитываю первый вариант, а он вроде как и ближе, и роднее что ли... Так получилось и с повестью «Ордынка». В книжку вошёл отшлифованный вариант, а на сайт мы выставили первый.

Травник

Крепкий стеллаж из тёмного дерева вмещал в себя тысячу книг. Черные толстые корешки томиков Кастанеды напирали на тоненькое сочинение Алистера Кроули. Верхние полки оккупировали справочники по травам. Рядом со стеллажом в пол комнаты врос большой письменный стол. На нём в ряд выстроились массивные шкатулки, в которых затаились амулеты, камни и другие удивительные вещи.

Гуру (отрывок из повести "Травник")

— Тебе больно, потому что ты — говно. И твоя боль — это нерешенные проблемы с отцом, — кричал во время выполнения упражнений по йоге тренер Леонид. Каждый гуру эпатировал публику по-своему. Леонид придумал преподавать йогу под громкую музыку. Причём выбирал Высоцкого.

Цена счастья

Мой организм только что разлепил глаза, что свидетельствовало о наступлении утра гораздо достовернее, чем положение светила на небе. А светило указывало, что уже разгар дня. Но вполне счастливые балбесы как я, часов точно не наблюдают, и живут в собственной сказочной системе координат.

Наугад ткнул в телефон. Из динамика донёсся голос певицы Sia:

“I'm still breathing, I'm still breathing
I'm alive...”

Кирюха

У Кирюхи был мяч, а напротив их огромной дачи — поле. Поле стало футбольным. Там мы и играли. Кто-то вбил однажды жерди в землю — они обозначали ворота. Вдоль поля шла толстая красная труба. На ней сидели, когда играли в «Сабж». Возле неё собирались выкурить первые бычки в семь лет. До сих пор помню как напряженная игра прервалась возгласом: