Как вас по отчеству?

Кутуза визжала покрышками, рычала моторами, гудела и вопила мигалками. Громоздкие Гелики соревновались в погоне за значимость с изящными Мазератти и неторопливыми Бентли. Между ними, опасливо (как бы не быть убитыми в этой гонке гордынь?) пробирались уставшие Хёндаи таксистов и купленные в кредит Форды мелких манагеров и чиновников…

Гнал по Кутузе и здоровый, раздутый от эго владельца, Infiniti. За рулём громила-водила с бритой головой… Да разве ж это голова? Это крепкий бильярдно-жёлтый шар поверх плеч! Позади дуболома — субтильный хозяин. Мужчина около сорока вибрировал от внутреннего напряжения высоковольтным проводом.

Справа от нервного господина — в подлокотнике — мигали сразу три телефона. Платиновая Vertu, зеркально-чёрный iPhone и простенькая кнопочная Nokia. Она-то сейчас и зазвонила:

— Боб, по конверту... Там цифра… Единичка? — спросил меланхоличный голос в трубке.

— Да, — ответил Боб.

— Загоняй тогда на ту же помойку. Мои полтора, — собеседник зевнул в трубку.

— Курс? — зло спросил Боб. Его бесила расслабленность партнёра.

— Плюс один к ЦБ.

— Много… Ладно. Когда приземлятся?

— Неделя и на островах…

— Добро! — решительно сказал Боб и махнул рукой, на которой болтались массивные золотые часы, подчеркивавшие худобу владельца… Диалог не принёс ему облегчения. И, сам того не заметив, он в волнении взялся грызть большой палец.

Палец не первый раз страдал от хозяина-невротика. Он даже отрастил в целях самозащиты уродливый, толстый и крепкий как у черепахи череп, ноготь. Не помогло. В случае опасности Боб за него цеплялся зубами, как цепляется злой голодный пёс за старую обмусоленную кость.

— Роберт Феликсович, всё ли в порядке? — пробасил водила. Он пытался прощупать настроение командования. Ведь от этого настроения зависела и его жизнь, жизнь маленького, подневольного по сути, человека.

— Макс, я тебе что говорил? Называй меня по имени!.. Без отчества! Просто Боб!.. Сколько раз повторять?..

— Неудобно как-то, — с обидой ответил мордоворот. Хотя на самом деле он почувствовал облегчение. Раз у хозяина есть силы злиться, значит они будут жить.

— А мне неудобно так!.. — взорвался Боб.

— Понял, Роберт Феликсович! — водила нарочно троллил хозяина, отыгрывая роль тупого служаки. — Исправлюсь!..

— Да чтоб тебя! — Боб представил, что тыкает в голову шофёра кием, но палки под рукой не было и он замахнулся тяжелой Vertu. На счастье Макса она завибрировала ровно в этот момент.

— Роберт, ты звонил? Вспомнил-таки про дядю своего? — раздался знакомый с детства баритон.

— Дядь… — и Боб сам себя оборвал, почувствовав в таком обращении что-то детское. — То есть Владилен, я да… Вам хотел… Если можно подъехать.

У Боба от волнения перепутались все слова. Его прошиб пот так, что даже трубка заелозила по щеке и уху. Так что дядю он слышал через слово.

— Роберт, что сказать?.. Я рад. Очень рад. Подъезжай вечером. Будет у нас семейный ужин с шашлыками… Адресок-то родового гнезда ещё помнишь? Или уже позабыл?..

— Владилен… Дядь… Как же… Да я никогда…

— Ну, и хорошо, племяш… И хорошо…

Боб закончил разговор, потом сгрёб все телефоны и закинул их на переднее сиденье — подальше, чтоб не видеть. Откинулся на кресле и прикрыл глаза, стараясь подготовиться к беседе с дядей. Вечером он собирался сделать то, чего до этого не делал никогда. Обратиться к родственнику за помощью. И почему-то это его пугало сильнее всего на свете…

***

Боб вёл с семьёй холодную войну. Идеологическое противостояние началось в подростковом возрасте и не закончилось даже после гибели родителей. Отец презрительно относился к коммерческой деятельности сына. Мечтал, что тот, как и он, станет государевым человеком.

Боб же успел пофарцевать на самом излете восьмидесятых. А в восемнадцать сразу же съехать от родителей. Приятель позвал водителем в только открывшуюся фирму. Боб должен был возить хозяев по Европам, заодно переводить — чего говорят иностранные партнеры.

Своим трудоустройством он добил планы мамы, которая определила сына в МГИМО ещё кажется при рождении. Она ведь и назвала его в честь любимого поэта и друга семьи. С надеждой, что любимое чадо станет журналистом, дипломатом или писателем… Бизнес же, в понимании родительницы, — это дело одновременно и грязное, и опасное. Она не видела большой разницы между сутенерством и логистикой, за которую и взялся Боб, повозив по европам фирмачей.

— Это же мошенничество! — кричала мать шёпотом. Отчасти она, конечно, была права. Её сын достаточно быстро сообразил, что хорошие связи, наглость и знание таможенного кодекса, способны творить чудеса. Пусть эти чудеса и шли вразрез с вечно меняющимся законодательством.

К двадцати одному году Боб заработал на квартиру, дачу и две иномарки. На первой он ездил сам, а вторую — Вольво — презентовал отцу:

— Самая безопасная машина, — сказал Боб с интонациями рекламного агента.

К большому подарку он взял ещё и малый — японский диктофон, с помощью которого можно было писать разговоры незаметно для собеседника.

— У вас-то сейчас прибамбасов таких нет на службе, а отец? — спросил Боб с самодовольным видом.

Отец молча осмотрел подарки. Дома, на кухоньке задымил крепкой едкой сигаретой.

— Знаешь, сын… Мой учитель и вовсе без техники этой обходился… Как-то его коллеги допрашивали злодеев. И нарочно оставили их в кабинете одних. Те давай обсуждать дела свои злодейские, а мой учитель спрятался заранее в шкафу и запоминал о чём они говорят…

— А так бы был у него диктофон! И не надо было в шкафу прятаться, — Боб не успел договорить, как сам почуял фальшь в своих словах. Отчего разозлился. Мало подарок подарить, его ещё и «продавать» приходится.

Отец был спокоен:

— Сын, ты вот много полагаешься на технику, на деньги. А я на знание людей… Не, может быть ты и прав, конечно… Но я человек уже пожилой. Знаешь как говорят? Старого-то пса новым трюкам… Ну, да ты сам всё лучше меня... Прости, не смогу я принять твоих подарков.

И вот тогда уже Боб на родителей обиделся крепко. Во-первых, потому что нет истории больнее, когда ты с открытым сердцем хочешь добро сделать, а его от тебя не принимают. Ещё и нотации читают. Во-вторых, потому что предки не давали ему тех вещей, которые он хотел больше всего. Признания сыновьей правоты и признания их, родительской, неправоты...

Погибли мама с папой в девяностых на Кутузовском проспекте. Лихачи же на Ауди, столкнувшиеся с полковничьей Волгой, остались живы.

Боб, узнав детали аварии, матерился на отечественный автопром, на упрямство отца, не признававшего ремни безопасности и на его же гордыню — взял бы тогда Вольво и не было б беды…

На похоронах к Бобу подошёл двоюродный дядя Владилен и мягко сказал:

— Роберт, племяш, ты помни, что у тебя есть семья. И ты можешь рассчитывать на мою поддержку.

Боб дежурно поблагодарил, но к дяде в последующие годы ни разу не обращался. Хотя знал, что тот по службе далеко продвинулся и ходил уже в генеральском звании. Однако Боб обзавёлся своими знакомыми в погонах, да и он ценил, то чувство отчаянного одиночества, которое обрёл в день гибели родителей. Хотя после их смерти он говорил с ними даже чаще. Своими речами он пытался добиться от мертвых того, чего не получил от живых:

— Кем стал Алекс, сын Германа Васильевича? Мелким дипломатом в греческом консульстве?.. Видел ещё Васю, который пошёл в контору… Ездит на старом Форде. О пенсии мечтает. А Лиза Фёдорова так и работает недожурнаоисткой в газете. Роман, кстати, недавно написала. Я посмотрел тираж — целых три тысячи экземпляров…

Боб мог долго перечислять — что стало с приятелями, на которых в своё время призывали равняться предки. Сравнивать их «трек-рекорд» со своей судьбой. Про себя ему нравилось говорить, что он — self-made man. Он никому ничем не обязан. Сам себя поднял. И пусть миллиардером он ещё не стал, но к концу нулевых сделался миллионщиком.

Однако дорогу к настоящему баблу в Москве ему будто кто-то перекрыл. К значимым темам типа табака и алкоголя его не пускали, кредиты под крупные проекты не давали. Зато развратный запах прибыли он вовремя учуял в регионах. В тех местах, от которых нос воротили столичные коллеги. Но, как известно, запах прибыли приятен, от чего бы она ни исходила…

С провинциальными чиновниками Боб познакомился ещё во времена Ельцина. Дерзкого парня, представлявшегося именем из американских боевиков, презентовали региональным боссам как волшебника, который привезти и растаможить может что угодно.

— И медицинское оборудование можешь завезти? — недоверчиво спрашивал седовласый властитель одной губернии.

— Могу, — коротко отвечал Боб. И он действительно и мог, и делал. Перед мужиками из регионов он аккуратно выполнял обязательства. Хотя клиенты его и забавляли. Бывшие секретари обкомов по старой моде бережно размазывали остатки волос по черепу, носили скучные костюмы, но чудили каждый на свой лад. Одни хотели выпускать местные деньги, наплевав на Москву, другие утверждали, будто видели инопланетян, про третьих ходили слухи, что они выходят на связь с космосом прямо из своего кабинета.

В нулевые вписались не все персонажи. Ряды колоритных клиентов Боба редели. Региональный бизнес либо мельчал и беднел, либо продавался федералам. Необходимость в таком человеке как Боб отпадала сама собой. Московская же клиентура представляла очень средний по меркам России и незаметный по мировым меркам бизнес. Что ещё можно было стерпеть. Деньги-то деятельность по растаможке и конверту всё равно приносила. Но гордость уязвлял собственный социальный статус.

— Это Боб, наш обнальщик, — представляли его в компании. И в телефонах кто-то потом записывал: «Боб Каша».

Представление было: а) неточным (Боб не специализировался на кэше, обналом занимался постольку-поскольку, как в общем-то и все); б) неприятным. Из волшебника, обладающего магическими знаниями о том, как там дела делаются за бугром, он будто превратился в доходягу, умеющего находить космонавтов и записывать на них помойки.

Из солидного управляющего финансовыми и товарными потоками через границу его понизили до дворника, гоняющего местных забулдыг. Причём понизил не кто-то, а время, эпоха. Приятели с азартом обсуждали чужие проекты:

— Рингтоны, слышал Мишка сколько на них делает? Вот, где настоящее бабло. И влёгкую. Им лохи отгружают вагоны бакинских лимонов за песенки для телефонов. Парням и тридцати нет…

— Да ладно, вся эта музыка ненадолго. Смолкнет скоро… Ты слышал, этот из Питера приехал. Молодой парень, как его… Полонский, Поклонский?.. Забыл, короче. Но дерзкий тип, я у него квартиру в небоскребе строящемся брал. Красивый проект.

Слушая разговоры друзей, Боб понимал, что стоит на обочине, пока остальные участвуют в гонке. И ему хотелось нырнуть в поток, залезть во все модные темы разом…

***

Рекреационные, игорные, инновационные зоны и конечно же технопарки с нанопроектами! Вот они модные темы конца нулевых. Пусть звучит и не так дерзко, как Москва-сити, зато… Зато солидно. И денежно. А на деньги, в чём был уверен Боб, у него есть нюх. Не знал только он, что торопливая гордыня заглушает работу рецепторов. Скрадывает нюансы. И нос Боба спутал манящий аромат свежих неприятностей с терпким запахом бабла…

Познакомился с губернатором области, где много снега, леса и полезных ископаемых, Боб ещё в девяностых. Тогда их совместный проект забуксовал, но контакт москвич поддерживал. И когда прошла новость, что области грозит строительство чего-то в меру инновационного и в меру невнятного, Боб добился аудиенции.

Столичного гостя...

Зарегистрируйтесь, чтобы дочитать.

Ещё рассказы:

Делить судьбу, умножать дружбу
Вторая жизнь
Самовыразительная коммерция
Зарисовки из жизни олигархов
или Сладка ли месть?
Женская половина
Кощей и Бегемот // Метод похудания от Кощея
Сказ о Иване Дураке, или как человек страждет Магию
Under pressure
Уязвимый эмигрант